Биография

В истории русского формализма Осип Брик (16.01.1888 – 22.02.1945) – личность легендарная – во-первых, по своей авторитетности как организатора и идеолога школы; в другом смысле – потому, что основные его научные идеи не были воплощены в законченных работах, но, несомненно, сильно влияли на умонастроение и конкретные труды современников и последователей: филологические доклады Брика в ОПОЯЗе и МЛК вызывали бурный интерес, активно обсуждались и даже цитировались, но, в отсутствие печатных работ по результатам изложенного им в выступлениях, лекциях, коллективных и личных беседах, его идеи обретали почти фольклорное бытование[1]; наконец, как таковая формальная школа самими ее основателями тактически во многом оформлялась как легенда – некий научно-авангардистский PR-проект: наверное, ни одно направление в филологии не знало такого количества позиционирующих текстов – программных заявлений, манифестов, призванных утвердить «наше» на фоне устаревшего «не нашего».  Одним из генеральных конструкторов этой легенды и этого проекта был Осип Брик – человек, научные интересы которого простирались далеко за пределы филологии, но именно филологией ощущаемый прежде всего как «свой».

В манифесте «О нашей работе», пока не опубликованном, Виктор Шкловский, перечисляя опоязовцев, ставит в их ряду Брика на первое место:

«Прежде всего, кто такие мы?     

Мы это: Осип Брик, Виктор Шкловский, Лев Якубинский, Евгений Поливанов, Борис Эйхенбаум, Роман Якобсон, Юрий Тынянов + ученики и соседи.

В чем состоит наша работа?

Мы не развенчиваем, но развинчиваем поэзию.

Нам очень надоели Чуковские, Белинские, Коганы, Луначарские и мы желаем создать науку об искусстве.

Для исполнения этой задачи мы ведем работу методом точных наук, в частности методом лингвистики»[2].

Характерны сами речевые предпочтения: вместо возможного наукообразного представляются устаревшими – резкое надоели; не намерены –  а желаем; вместо выполнения – исполнение. Знаменитая формула на основе парономазии не развенчиваем, а развинчиваем появляется здесь в очередной раз – как уже испытанный слоган, столь полезный для успешного продвижения проекта. Помимо замечательных идей и трудов, формализм завещал культуре и свое имя, уже стараниями О.Брика и его сподвижников успешно превращенное в могучий и магический бренд-нейм: ОПОЯЗ, а позже ЛЕФ тоже «запомнились», но по-настоящему весомым и влиятельным мировым брендом остается именно формализм[3].

Авторитет О. Брика как ученого и «генератора идей» ОПОЯЗа для его участников и наследников был велик. По воспоминаниям Вяч. Вс. Иванова, «Якобсон… о Брике отзывался не иначе как о гении»[4]. Самый масштаб личности Брика, широта его научной эрудиции, его способность видеть суть и горизонты проблемы, ухватывать ее методологический «нерв» делали его одним из несомненных лидеров движения новаторов науки о слове, создателей формалистической эстетики.   

1.2.

Из воспоминаний современников о Брике вырисовывается фигура, которая во многом задавала тон поискам новой русской поэтики и социологии искусства ХХ века.

Юрист по образованию, выпускник Московского университета, Осип Брик оказался в центре круга реформаторов филологической мысли благодаря поэтическим открытиям Маяковского, который, появившись в доме Бриков в июле 1915 года,  радикально изменил жизнь Осипа Максимовича и его жены – Лили Юрьевны. Брик понял, что Маяковский – «хлеб», который прокормит заевшуюся, растерянную и изголодавшуюся по живому литературу. «Радуйтесь, кричите громче: у нас опять есть хлеб!» – провозгласил Брик в первой своей литературно-критической работе, которая так и называлась: «Хлеба!»[5], тем самым отсылая (невольно?) к имени и другого великого будетлянина.

Продвигать Маяковского Брик взялся немедленно, вкладывая в дело немалые средства. Потрясшая Бриков поэма «Облако в штанах» была издана в 1915 году стараниями и за счет вложений Осипа Максимовича, под издательской маркой «ОМБ»[6]. На авантитуле аршинными буквами красовалось посвящение: «ТЕБЕ ЛИЛЯ». За Маяковским, ставшим самым частым гостем у Бриков, вскоре пришли В.Хлебников, В.Каменский, Д.Бурлюк, Б.Пастернак, В.Шкловский… По выражению В.Каменского, дом Бриков стал «штабной квартирой петроградского футуризма»[7].

«Развинчивать» поэзию – означало добраться до ее простейших элементов и форм. Брик и, очевидно под его влиянием, другие единомышленники В.Шкловского, обратились к самой неведомой прежней науке и самой «загадочно-поэтичной» из техник стиха – технике звуковой «инструментовки», в результате чего, в частности, сотни листков блокнотов Брика стали аккуратно исписываться странными значками («козявками», как их в шутку называли друзья). Интерес к языковой ткани поэзии обострил желание общаться с лингвистами – в доме Бриков, помимо  Б.М. Эйхенбаума, Б.А. Кушнера, появились профессиональные лингвисты: Л.П. Якубинский, Е.Д. Поливанов, – исследователи, которые вскоре с разных сторон примутся выявлять роль звука и ритмико-синтаксического движения (мелодики) в поэтической речи, в языке и литературе вообще. «Весной 1916 г. в Петрограде (на масленицу, на блинах в доме Бриков) был создан ОПОЯЗ – Общество по изучению поэтического языка»[8]. Москвич Р.О. Якобсон (к тому времени уже, вместе с П.Г. Богатыревым, организатор Московского лингвистического кружка) – друг детства Лили Юрьевны и горячий поклонник ее сестры Эльзы – хотя и появлялся у Бриков прежде, но в самом начале 1917 года, однажды (в ожидании, пока Эльза собиралась в театр) был поражен, взяв в руки две книжки: одна из них была «Флейта-позвоночник» Маяковского, с авторскими вставками от руки, другая – первый «Сборник по теории поэтического языка» («Поэтика»). Уже первое знакомство с ним произвело на Якобсона сильное впечатление: по своему содержанию сборник «глубоко совпадал с тем, что он делал и писал в то время, не печатая»[9]. Этот первый сборник формалистов «Поэтика», как и следующие две, издан был под той же маркой, что и поэма Маяковского, – «ОМБ»[10].

В характере О.М.Брика несколько черт современники выделяют особо: его «несентиментальность», блестящее остроумие при неумении улыбаться, незлобную ироничность, умение уклоняться от нежелательного, способность мгновенно погружаться в умственную работу, отсутствие всякого честолюбия и равнодушие к фактическому, конечному результату, технологичный подход к вещам, устремленность к необычному, способность увлекаться новыми идеями в самых разных областях знания…

Для характеристики Брика-филолога приведу большой отрывок из послесловия Р. Якобсона к американскому переизданию (на языке оригинала, 1964) двух классических работ О.Брика:

«В 1916-1917 гг. творческая энергия Брика помогла при создании ОПОЯЗа (Общества изучения поэтического языка), а в 1919-1920 гг. во многом благодаря Брику достиг своего расцвета МЛК (Московский лингвистический кружок). Лекции Брика об эпитете в стихотворных текстах, о стихотворном ритме, его прекрасный по аккуратности анализ гоголевского «Носа», его острые выступления в дискуссиях МЛК принадлежат к наиболее ярким вехам в истории этой научной лаборатории, ставшей катализатором для формирования нового поколения исследователей.

Когда в 1919 г. очень образованный медиевист Б.И.Ярхо из Московского университета был приглашен в МЛК и сделал доклад «О так называемых трохаических тетраметрах в каролингских ритмах», он позвонил мне на следующий день после доклада и сказал, как поразила его необычная живость дискуссии и особенно проницательные суждения Брика: «Как вышло, что я никогда не встречал его на факультете? Он преподает у нас или служит научным сотрудником?» Профессор Ярхо не мог поверить, что Брик закончил юридический факультет и никогда не учился филологии, но при этом настолько быстро схватывал проблему и делал такие меткие замечания не только о средневековом латинском  стихосложении, но и, к изумлению филолога-классика Румера, по весьма запутанным вопросам древнегреческой просодии. 

Устные высказывания Брика – как публичные, так и в частных беседах – имели значительное влияние на аудиторию и собеседников. Об этом упоминают, например, В.Жирмунский в «Композиции лирических стихотворений» и Б.Эйхенбаум в «Мелодике русского лирического стиха» (1922) и «Литературе» (1927).

Работы Б.Томашевского и мои московские статьи по русскому стиху также несут отпечаток стимулирующей мысль критики О.Брика.  <…>

Необходимость в работах, которыми можно было бы заполнить журнал «Новый ЛЕФ», издававшийся им вместе с Маяковским, и настойчивые уговоры друзей  заставили Брика напечатать хотя бы краткий конспект его всестороннего и долгого исследования, посвященного наиболее важным вопросам взаимодействия ритма и синтаксиса (1927).  Однако много работ, потребовавших значительных усилий и наполненных новыми идеями и прозорливыми замечаниями, остались незавершенными и неопубликованными, как, например, его работа об эпитетах у Пушкина, о русском четырехстопном ямбе с дактилическими окончаниями, о поэтическом мастерстве Бенедиктова, его успехе и падении, и даже о двух редакциях романа Тургенева "Отцы и дети".

Способность к строгому, последовательному анализу, отчетливым определениям, постоянное  пристрастие к жесткой, смелой, иногда парадоксальной структуризации – наиболее яркие черты его способа мышления»[11].

1.3.

Темой отдельного исследования остается социальная позиция и социокультурная инженерия в жизни и идеологии О.Брика в разные годы его творчества. Политиком как таковым Брик никогда не был, но, выражаясь современным языком, тактики и сценарии искусства как деятельности, системное моделирование ее взаимодействия с повседневностью были постоянной его заботой как ученого и практика.

В статье «Моя позиция», опубликованной в декабре 1917 года в газете «Новая жизнь», Брик доказывал необходимость «активной культурной работы», независимой от культурной политики большевиков:

«Кто-то из знакомых сказал мне, что я избран в гласные новой городской думы по списку большевиков. Для меня это явилось полной неожиданностью: никто моего согласия не спрашивал и никому я его не давал.

Я не политик, ни в какой партии не состою, я культурный деятель, поэтому я не знаю, хорошую ли политику ведут большевики или нет. Аресты инакомыслящих, насилье над словом, над печатью, и прочие проявления физической силы не являются отличительным признаком большевиков: так поступает всякая власть.<...>

Но культурная программа большевиков невозможна. <...> Если предоставить им свободно хозяйничать в этой области, то получится нечто, ничего общего с культурой не имеющее. Поэтому я считаю преступлением перед культурой и народом всякий саботаж, всякий отказ от активной культурной работы. Сидеть и ждать пока все образуется – почетная роль обывателя. <...> Единственно верный путь – неуклонно вести свою культурную линию, быть везде, где культуре грозит опасность, стойко защищая ее от всякого, в том числе и большевистского, вандализма»[12].

Вскоре станет ясно, что культурное строительство придется вести именно в условиях «большевистского вандализма», и «комфутская» позиция окажется спасительным идейным компромиссом [13]. Б. не был в классическом смысле рыцарем науки или искусства, но он никогда не был и подпевалой власть имущих, скорее он был прагматиком от искусства, логика развития которого и требовала от него самостоятельных прагматических решений.  В начале 20-х «несентиментальность» Брика, а может быть – и доверие к революционным технологиям и экспериментам, приведет его к работе в ЧК в качестве юриста. Р. Якобсон в личной беседе, записанной Б. Янгфельдтом, расскажет: «В конце двадцать второго года я встретил Бриков в Берлине. Ося мне говорит: "Вот учреждение, где человек теряет сентиментальность", – и начал рассказывать несколько довольно кровавых эпизодов. И тут-то он в первый раз произвел на меня такое, как Вам сказать, отталкивающее впечатление. Работа в Чека его очень испортила»[14].

С дек. 1918 по апр. 1919 Б. совместно с Маяковским, Н. И. Альтманом и  Н. Н. Пуниным основал и выпускал газету «Искусство коммуны» – боевой орган петроградских футуристов.  В 1920 году состоялось его вступление в РКП, но членство в партии продлилось недолго[15]. Вскоре – работа в ИЗО Наркомпроса, в созданном им же издательстве «ИМО»; председателем – в московском Институте художественной культуры (ИНХУК); чтение курсов поэтики и теории стихосложения; попечительство над театром «Синяя Блуза»; памятные научные доклады и дискуссии в МЛК[16], организационное и научное руководство в Московском ОПОЯЗе, в его издательстве и организация издательства «МАФ» (Московской / Международной ассоциации футуристов), а с 1923 – соруководство с Маяковским журналами «ЛЕФ» и, позже, «Новый ЛЕФ», где выходит его серия литературно-критических, полемических и программных статей и долгожданная для многих, хотя и незаконченная работа «Ритм и синтаксис» (1927). В эти годы проявилась роль О.Брика как идеолога конструктивизма, теоретика производственного искусства, «литературы факта», мастера сценарного дела, драматурга. С 1926 – работа начальником сценарного отдела на киностудии «Межрабпом – Русь», начало активной кинодеятельности, создание сценариев «Потомка Чингис-хана» (1929, реж. В.Пудовкин) и «Опиума»[17]; начало разработки оригинальной теории рекламы[18]; написание вместе с Маяковским «ревгротеска» «Радио-Октябрь» (1926), позже – разработка сценария для «Москва горит» Маяковского (1929), попытка дать жизнь РЕФу (1929).  В апреле 1930  – пережитая смерть Маяковского...  Впереди у Брика еще была работа критика, журналиста, сценариста, либреттиста, но главное – хранителя и пропагандиста наследия Маяковского. В 1934 – попытки отстоять «формализм в живописи», под маской его критика[19], и защитить право писателей на «творческие объединения»[20], подготовка первого собрания сочинений Маяковского[21]. В 1937-1939 – занятия И.С. Тургеневым, руководство литературной студией в МЮИ и преподавание в киноинституте и литинституте, где у Брика учились В. Шаламов, Ю. Трифонов, П. Коган, М. Кульчицкий, Б. Слуцкий, Н. Глазков... С начала войны и до конца дней – работа  в «Окнах ТАСС» (наследнике «Окон РОСТА»), служба писателем и журналистом, работа с Л.Ю.Брик над «Словарем раннего Маяковского»[22]…

1.3.

Внезапная смерть Брика заставила многих почувствовать его значимость в жизни науки и культуры, в судьбе конкретных людей. Некогда его слушатель и молодой коллега А.А.Реформатский, первая книжка которого стала первой книжкой издательства Московского ОПОЯЗа[23], в день похорон О.М.Брика, 24 февраля 1945 года, напишет Л.Ю. Брик:

«В первый раз я узнал О.М. в «1-й государственной театральной школе» в 1920 году (он читал нам «Поэтику», а я был студентом).

Потом, будучи студентом университета, я пришел в кружок, организованный О.М. – «Московский ОПОЯЗ» – и три года моей лучшей жизни – студенческой молодости – прошли в постоянном общении с О.М.

Мы ходили в Водопьяный, как в Мекку, – спорили, учились, вооружались для попадания на кислый университетский академизм (я помню, как мне удалось устроить «боевое» выступление О.М. в университетском литературном кружке у «Пашки Сакулина»).

Осипу Максимовичу я обязан выходом первых моих печатных трудов в 1922–23 гг. – он мой «папа крёстный» на этом поприще.

Умный он был человек. Сколько бы можно было написать на темы: «Брик и театр», «Брик и живопись», «Брик и кино», наверное, даже «Брик и цирк» (помню, что об этом говорил Форрегер), но, главное, даже не «Брик и литература» (хотя это, может быть, самое большее), а «Брик и новая культура». Брик был именно той вехой, где прежняя культура кончилась, а новая не началась. Он знал эту прежнюю культуру как никто, а новую, может быть, и не знал (а кто ее знает?), но у него был замечательный пафос «не-старой культуры», который он умел передать и своим сверстникам (Маяковскому, Шкловскому), и нам – людям на 8-12 лет его моложе, и еще более молодым (Грицу, Харджиеву, Тренину). Для нас он показал ещё одну связь: искусство – наука – жизнь. Через него заводской кружок, сборище поэтов и заседание лингвистического кружка пересекались.

О чём бы ни говорил О.М.: о ритме и синтаксисе стиха, об американских синкопированных танцах, о новых моделях самолётов и чемоданов, о последних строчках Маяковского, о народной этимологии в русских просторечных анекдотах <…>, о новелле, о текущих событиях – мысль его  всегда была лаконична и умна; это имело геометрические контуры, поддавалось формуле (как в «Звуковых повторах»).

Брик вошёл во многие биографии – от Маяковского до случайных молодых людей. В мою биографию О.М. вошёл не только хронологически, но как рычаг, как импульс, хотя моя работа лингвиста, может быть, и далеко ушла от того, что я слышал от О.М.»[24].

После некролога об О.М.Брике, подписанном 91 именем (среди этих имен -  И. Эренбург, Б. Пастернак, С. Эйзенштейн, В. Пудовкин, С. Юткевич, С. Михоэлс, В. Яхонтов, Г. Винокур, Б. Томашевский….) и опубликованном в многотиражке «Тассовец»  (№ 4, от 1 марта 1945 г.), имя Осипа Брика, по замечанию А.В. Валюженича, «почти 20 лет… встречалось только в примечаниях в книгах о Маяковском, да в гнусных материалах начавшейся антибриковской кампании, направленной, в основном, против Лили Юрьевны (которая была еще жива!)» [25].

В 1964 году имя О.М.Брика впервые появилось в библиотечных каталогах книг: благодаря Р.О.Якобсону и с его послесловием, славистами Мичиганского университета под одной обложкой были соединены и выпущены две классические работы О.М.Брика по поэтике: «Звуковые повторы (Анализ звуковой структуры стиха)» и «Ритм и синтаксис»^[26].

С этих пор интерес к Брику как исследователю стиха и теоретику искусства неуклонно повышался. В 1974 в оксфордском журнале «Скрин» была опубликована серия из 5 статей О.Брика, с предисловием и в переводе Марии Энценбергер^[27]. С 1974 по 1980 годы на Западе вышли 4 библиографии работ О.М.Брика, в том числе – составленные Розмари Циглер (329 названий) и Бенгтом Янгфельдтом (330 названий)[28].

В Советском Союзе творчеством Брика занимался один человек – инженер из Казахстана, литератор Анатолий Валюженич, книга которого «Осип Максимович Брик: Материалы к биографии» увидела свет только в 1993 году, будучи издана на родине автора, в уже независимом Казахстане.  Книга эта до сих пор остается хотя и труднодоступным, но незаменимым источником, путеводителем по жизни и творчеству Брика, соединившим в одном издании, на самой дешевой бумаге, подробную биографию Брика, избранные работы и письма, воспоминания о нем, аннотированную библиографию (472 названия), фотографии и другие материалы[29]. В настоящее время А.В.Валюженичем подготовлен к публикации обширный корпус малодоступных работ Б.[30]

В 2005 году в Нью-Йоркском университете Наташей Курчановой была защищена первая диссертация об О.Брике как теоретике производственного искусства: “Against Utopia: Osip Brik and the Genesis of Productivism”, а осенью  2010 года в журнале “October”  была выпущена ею же подготовленная и переведенная на английский серия из 19 статей Брика по идеологии культурного строительства, теории и практике конструктивизма, с ее предисловием[31].

Среди научных исследований о Брике начала тысячелетия следует назвать исследования Марии Заламбани, в частности ее книгу «Литература факта: От авангарда к соцреализму» (СПб, «Академический проект», 2006), и, особенно, работы И.Ю.Светликовой – ее статьи о Б. и книгу «Истоки русского формализма: Традиции психологизма и формальная школа» (М., НЛО, 2005), где отдельная глава посвящена О.Брику и его роли в истории русского формализма.

В 2009 году московскими филологами была задумано научное совещание по проблеме звуковых повторов в художественном тексте, решено было назвать его «Бриковскими чтениями». Трудно было предполагать, что интерес к жизни идей и творческому наследию и О.Брика в итоге превратит 1-е Бриковские чтения в крупный международный междисциплинарный форум (74 доклада участников из 10 стран, многих городов и научных центров России, более 200 слушателей), посвященный проблемам лингвистики стиха, поэтики, авангардных течений в поэзии, прозе, архитектуре, фотографии, журналистике и книжному делу 20-х годов, традициям и влиянию идей формальной школы и идей производственного искусства на современную науку и практику масс-медиа, а также – посвященный собственно творчеству О.М.Брика, прежде всего как теоретика стиха и идеолога конструктивизма. Международная научная конференция «I-е Бриковские чтения: Поэтика и фоностилистика» (совместный проект Моск. гос. университета печати и Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН) состоялась 10-12 февраля 2010 г. в Москве, в МГУП – бывшем «Полиграфе», наследнике ВХУТЕМАСа, у истоков учебной работы которого с осени 1921 года стоял председатель Правления ИНХУКа О.Брик[32]. В 2001 году по итогам конференции вышел объемный «1-й Бриковский сборник» (79 статей, публикации работ О.Брика и архивных фотоматериалов)[33]. В 2013 году планируются 2-е Бриковские чтения, специально посвященные методологии русского формализма.

Б.А.Слуцкий, бывший в конце 1930-х годов литературным студийцем О.М.Брика в Московском юридическом институте и потом гостем в доме Бриков и оставивший прекрасные воспоминания о временах общения со своим литературным наставником, суммировал ощущения, которые были не только у современников О.Брика:

«В стене литературы книги – кирпичи. Но стена не встанет без цемента, скрепляющего кирпичи, и без архитектора, придумавшего стену.

Брик был цементом и был архитектором. Я это хорошо знал. И все, знавшие Брика (точнее, все, кто поумнее) знали, что он цемент и архитектор»[34].

Г.В. Векшин